Смерть преподавателя
По материалам выступления на Фестивале креативных индустрий G8 15 сентября 2023 года
Кажется, в последнее время традиционная модель преподавателя как централизованного источника знаний и навыков перестаёт работать — особенно в так называемом дизайн-образовании. Что ж, давайте просто убьём его — как ранее Фридрих Ницше убил Бога, Мишель Фуко — субъекта, а Ролан Барт — автора.
Беды с идентичностями
В начале 2000-х я и моя референтная группа (тогда состоявшая из молодых литераторов «вавилонского круга»), мы ехали откуда-то куда-то, допустим, с литературного вечера на квартиру. Тогда люди с вечеринки на вечеринку перемещались на метро.
Я достал из рюкзака учебник по ActionScript изд-ва O’Reilly, и сидящий напротив меня молодой литератор и мой друг (сейчас фигура глобального значения) заметил:
— Ха-ха, Олег, пытался ты быть поэтом, пытался художником, пытался аналитическим психологом, пытался религиозным мистиком, а вернулся туда, откуда стартовал: ты просто программер. Обычный программер.
Эти слова, в первую очередь, прозвучали как насмешка над моими многочисленными, но малоуспешными попытками самоидентификации.
Тогда это было обидно, но позже я понял, что идентичность это не статус, а процесс, и, вероятно, наиболее здоровым подходом является постоянная «пересборка себя» — в частности, поиск такой системы идентификаторов, которая может интегрировать множество разнородных ролей.
Сейчас такой системой для меня стало преподавание — и не столько профессией, сколько способом самоидентификации, самовыражения, самопознания и самореализации. Системой, которая, во-первых, отражает мою личную историю дрейфа между идентичностями, а во-вторых, содержит их все в качестве функциональных модулей.
Картезиус и его субъект
Декартово Cogito ergo sum стало фундаментом концепции картезианского субъекта — индивида, который определяет себя через свои мышление и восприятие, некоего «маленького человечка», сидящего в кабине внутри черепа и пилотирующего своего «большого человека», управляющего его душою и телом, подобного пилоту боевого робота Евангелиона. Эта концепция стала фундаментом рационализма как доминирующего философского метода и, в том числе, фундировала гуманистический этос.
Легион имя мне, потому что нас много
Сейчас, основываясь не только на гуманитарных, но и на естественнонаучных исследованиях, мы готовы признать, что вместо картезианского субъекта в нас действует целый конгломерат акторов, человеческих и нечеловеческих.
Наша идентичность — это нечто невероятно сложное, множественное и нестабильное, и она формируется под влиянием множества факторов. Это не только индивидуальное мышление и восприятие, но и социокультурные, биологические и технологические аспекты: любое действие представляет собой коллективный проект с участием автора, его детских травм, циркуляции его нейромедиаторов, микрофлоры его кишечника, читателя, зрителя, языка, культуры, погоды, новостной повестки, армии и полиции.
Картезианский субъект становится фуколдианским и вскоре от этого умирает
Мишель Фуко — один из ключевых философов XX века, который активно размышлял о вопросах власти, знания и субъектности. Одна из его центральных идей — это идея о «смерти субъекта»; в этом он, пожалуй, во многом наследует эмансипаторному пафосу своего философского вдохновителя Ницше.
В «Истории безумия в классическую эпоху» (1961) и особенно подробно в курсе лекций «Герменевтика субъекта» (1981–1982) Фуко утверждает, что традиционное понимание «субъекта» как устойчивой, непрерывной, незыблемой данности — это вредная иллюзия. Вместо этого наша идентичность формируется различными социальными и культурными структурами и дискурсивными практиками, такими, например, как язык, власть и знание. То есть мы становимся «субъектами» благодаря тем или иным способам говорить о себе и мире.
Мишень на спине
В современном обществе субъект не просто участвует в культурных и социальных процессах, но и становится частью сложной сети отношений, в которой его личные интересы постоянно конфликтуют с общественными. Парадоксально, что субъект становится объектом — объектом пристального внимания, контроля, властного насилия и постоянного оценивания, как позитивного, так и негативного, критерии коего формируются из социокультурных стереотипов, предвзятостей и ожиданий.
Получается, что «субъект» есть мишень, нарисованная на спине пытающегося убежать индивида. Метка, служащая лишь одной цели — чтобы общество знало, за кем надзирать, с кого спрашивать, кого наказывать или награждать.
Тупик в конце тоннеля
Томас Метцингер, современный немецкий философ и когнитивный ученый, основываясь на современных исследованиях в области нейронауки, утверждает, что «я», которое мы воспринимаем как наше «истинное» сознание, на самом деле является иллюзией, рабочей моделью, созданной нашим мозгом для выживания. Эта модель не является точным отражением реальности, но предоставляет нам упрощённое представление о мире, что позволяет нам адаптироваться и реагировать.
Для описания этой искажённой модели реальности Метцингер использует метафору «тоннеля эго», ограничивающего наше переживание мира своими стенками.
Метцингер также вводит идею «феноменального сознания» — субъективного опыта переживания «себя» как чего-то непрерывного, консистентного и стабильного, тогда как в действительности наше «я» — это продукт сложных нейронных процессов в мозге, временная и динамичная конструкция, которая постоянно меняется в ответ на внешние и внутренние стимулы.
— Как кто убил?.. — переговорил он, точно не веря ушам своим, — да вы убили, Ролан Луич! Вы и убили-с…
В 1967 году Ролан Барт явил миру своё («своё») знаменитое эссе «Смерть автора». Суть его заключается в том, что текст не принадлежит автору, а становится живым и приобретает значение только в процессе взаимодействия с читателем. Автор, точнее, скриптор, лишь создаёт текст, собирая его из множества деталей (включая, в том числе, и культурный контекст, и язык как таковой) — но он не властен над его интерпретацией.
Вопрос «Что имел в виду автор» становится некорректным — гораздо важнее, что поняли читатели. Смыслы в текстах появляются не ранее, чем читатели их в этот текст вчитали.
Образно это можно представить как презентацию в книжном клубе, на которую автора по ряду причин не пригласили.
Или другой образ: нам с женой Яной иногда снятся такие сны, для которых не имеет значения, кому из нас конкретно они приснились, — это наши сны, семейное общее онейронарративное поле.
Преподаватель и толпа
Традиционно образовательная система чётко определяла роли: с одной стороны преподаватель — авторитет и источник знаний, с другой — студент — их пассивный получатель. От каждой стороны ожидались определённые действия и поведение. Но мир меняется. Технологии, глобализация, культурные изменения — всё это оказывает преображающее влияние на социальную динамику внутри образовательного процесса.
В образовательной системе всё ещё актуально множество негласных правил и ожиданий, которые определяют, каким должен быть «хороший» преподаватель. Так, например, преподаватель ожидает, что он по умолчанию является незыблемым авторитетом и всегда прав. Но сейчас эта модель часто не работает: преподаватели становятся учениками, а студенты — экспертами (что подтверждается и моим практическим опытом).
Почему это важно? Потому что, игнорируя этот кризис идентичностей и ролевых структур, мы можем столкнуться с серьёзными последствиями и потерять связь с реальностью.
Моя идея заключается в том, что модель «автор — читатели» во многом гомеоморфна модели «преподаватель — студенты», то есть учебный процесс можно рассматривать как текст, который, как и любой другой текст, представляет собой коллективный, распределённый, децентрализованный проект.
Так же, как автор создаёт текст, преподаватель создаёт учебный курс. Однако, как и в тексте, где автор не может полностью контролировать интерпретацию своего произведения, преподаватель не может полностью контролировать, что произойдёт с переданными знаниями и навыками в процессе рецепции. И что потом произойдёт с усвоившими урок студентами.
«Телом текста» в данном случае является учебный материал, который может быть как структурированным и четким, так и многозначным и открытым для разных интерпретаций.
Подобно читателю, который добавляет к тексту свой уникальный опыт и не поддающиеся никакому контролю частные контексты, каждый студент встраивает новую порцию информации в систему своих знаний, опыта и убеждений, и для каждого студента эта система уникальна.
Таким образом, учебный процесс становится нелинейным, динамичным и, вообще говоря, неформализуемым.
Эти множественные двое
Жиль Делёз и Феликс Гваттари — философы, чьи идеи радикально меняют наше понимание структуры, иерархии и власти в применении вообще ко всему: к культуре, природе, жизенным стратегиям, образовательным процессам и так далее.
Все курят, пьют пиво и находятся в горизонтальной сети реляций
На известной фотографии мы видим, как Жиль Делёз отнюдь не возвышается над аудиторией, вещая с кафедры, а, напротив, сидит в толпе студентов и ведёт семинар. Этот момент иллюстрирует его последовательность как идеолога: он честно практикует то, что проповедует. Здесь мы видим отказ от традиционной роли «преподавателя-эксперта» в пользу горизонтального взаимодействия, где каждый участник является активным создателем знания.
Дендролатрия как основа культуры
Мировое Древо (также известное как Arbor Mundi, С’фирот, Иггдрасиль и так далее) — древний символ, представляющий собой универсальную иерархическую структуру. Оно отражает традиционное понимание знания и культуры, где всё имеет свое место и порядок.
Дубы — на гробы, гробы — на грибы
Наступление эпохи модерна ознаменовалось тем, что у подножия Мирового Древа собрались мужички с топорами и намерением срубить из него баньку. Но, как известно, вскоре все перессорились и порубили друг друга, а банька оказалась «с пауками». Окончание Второй мировой войны стало началом постмодерна.
Ризома — это метафора, взятая из ботаники, которая описывает систему без начала и конца, без иерархии, где любая точка может быть соединена с любой другой или стать временным центром. В нашем контексте образования ризоматический подход подразумевает нелинейное, многомерное и адаптивное обучение: знание не является ни древом, ни незыблемой пирамидой, возносящейся своей вершиной к небесам, — скорее это ползучая, пересобирающаяся, динамичная, инклюзивная живая система.
Благородная плесень
Когда Мировое Древо падает, это может означать конец старой эпохи и устаревших парадигм. Однако плесень, растущая на его стволе, не просто разъедает древесину; она метаморфирует материал, на котором растёт, порожая нечто новое.
С Мировым Древом можно сравнивать традиционные университетские институции, которые на протяжении многих веков служили основой для передачи знаний, культурных ценностей и социальных норм. Однако новые технологии, глобализация, изменяющиеся социокультурные динамики и множество других факторов индуцируют вызовы, которые могут потребовать радикального переосмысления роли и структуры Университета как институции.
Ризоматический подход отнюдь не подразумевает упразднения или деструкции Университета, который, скорее, мыслится как твёрдый субстрат для обволакивающих его текучих процессов: открытого образования, онлайн-курсов, междисциплинарных программ, социальных пересборок и много чего ещё.
Как ствол, покрытый «благородной плесенью» новых образовательных практик, которые лучше соответствуют потребностям и вызовам современности.
Лучше гор может быть только тысяча плато
«Тысяча плато» Делёза и Гваттари — это радикальное отступление от традиционных иерархических структур мышления. То, с чем мы имеем дело, — не гора, а множество пригорков, скальных отрогов, равнинных площадок.
Применительно к образовательным фреймворкам, метафора «тысячи плато» предлагает подход, в котором обучение конституируется не столько утверждёнными учебными планами, сколько тем, как студенты и преподаватели обживают «плато» знания, исследуя дисциплины в оптимальном порядке, определяя собственные образовательные траектории и реагируя на все психологические, информационные, технологические, социальные, культурные и политические турбулентности. Делёз и Гваттари назвали бы эти траектории «линиями бегства», которые мы чертим на древних камнях университетских корпусов. В известном смысле это détournement, «ро́й пче́лъ во устѣ́хъ льво́выхъ и ме́дъ» (Суд 14:8).
Что касается проблемы индивидуальной идентичности, с которой начиналась эта статья, то для «обдумывающего житьё» преподавателя образ «тысячи плато» может означать понимание, что идентичность — не монолитная гора, а весь горный массив в совокупности и во всех подробностях.
Карты, деньги, множество стволов
Другая важная пара концептов, предложенных D& G в «Тысяче плато» — это калькирование versus картографирование. Калькирование — путешествие по чужой карте. Картографирование, напротив, — это путешествие «куда глаза глядят», сопровождающееся составлением новой, собственной, карты.
В контексте образования это означает переход от пассивного усвоения информации к активному созданию знания. Если традиционное образование может рассматриваться как калькирование, где студенты пытаются точно воспроизвести знания или навыки, переданные преподавателем, то динамическим картографированием станет процесс, в котором студенты активно исследуют и создают собственные «карты» знания.
Далее, если продолжить пользоваться словарём Делёза и Гваттари, в процессе обучения студенты и преподаватели могут «детерриториализовать» знания, освобождая их от традиционных рамок и контекстов, и затем «ретерриториализовать» их, создавая новые связи. Обучение — это не конечный процесс достижения заранее определённой Университетом цели, но «становление».
Человек отменяется
Антропоцентризм, доминировавший в философии и науке в течение многих веков, ставит человека в центр Вселенной, делая его главным действующим лицом во всех процессах. Однако новые спекулятивные онтологии предлагают радикально пересмотреть этот подход.
Например, Бруно Латур, автор акторно-сетевой теории, говорит, что любой объект, будь то человек, животное, технология или идея, может действовать как актор в социальной сети. Эти акторы взаимодействуют друг с другом, создавая сложные сети отношений, где человеческое и нечеловеческое имеет равное значение.
Грэм Харман, чья онтология назвается «объектно-ориентированной», идёт дальше и представляет мир как плоское поле, где все объекты существуют независимо от человека, обладая изъятым из эпистемологического доступа внутренним миром и интенцией к действию.
Такие модели подразумевают отказ от антропоцентрического (human-centered) мировоззрения и признание равной значимости всех участников этих живых, ризоморфных сетей.
Один из нас
Сейчас мы понимаем, что ответственность за любое проявление так называемой агентности является распределённой и децентрализованной: любое действие представляет собой коллективный проект с участием автора, его детских травм, циркуляции его нейромедиаторов, микрофлоры его кишечника, читателя, зрителя, языка, культуры, погоды, новостной повестки, армии и полиции. Если в этот список попадают ещё и роботы, по существу ничто не меняется, хотя, разумеется, с помощью искусственного интеллекта мы можем улучшить количественные показатели во множестве областей, не исключая и образование.
Преподаватель не умер — просто Делёз со студентами накурили в аудитории
Итак, вероятно, роль преподавателя претерпевает или уже претерпела радикальные изменения: если раньше преподаватель был главным источником знаний, то сегодня он — скромный и смиренный проводник или даже просто попутчик своих студентов в путешествии по «тысяче плато». Это не уменьшает его значения, но меняет формат взаимодействия, когда само измерение какой бы то ни было «значительности» теряет смысл.
