Коммуникативная память как наследуемая биография
Коммуникативная память, по Яну Ассману, это память, которая передается «из уст в уста» в рамках непосредственного общения и существует на протяжении жизни 3-4 поколений. В комиксах этой главы авторы работали с живыми, хотя и опосредованными, свидетельствами происходящих событий. Люди молчаливого поколения (родившиеся с 1925 по 1945 г) отличались от следующих поколений умением не задаваться лишними вопросами и вытеснять неприятные события из памяти [43]. Мало кто из поколения молчаливых готов был делиться своими историями. Поэтому поколение их детей и внуков сейчас активно осмысляет произошедшее вместо них с безопасного расстояния.
Круг Н. Родина. СПб.: Бумкнига, 2022.
Постпамять описывает ситуацию, когда потомки настолько глубоко усваивают травматический опыт предыдущего поколения, что его воспоминания становятся частью их собственной идентичности. Связь здесь не только информационная, но еще и глубоко эмоциональная. То есть вторы этих комиксов не просто «знают» историю, они «помнят» ее так, как если бы пережили сами, что и рождает мощный исследовательский и художественный импульс. Марианна Хирш отмечает: «Даже самый личный, семейный способ передачи информации о прошлом оказывается опосредован общедоступными изображениями и рассказами» [29]. То есть к любому рассказу примешивается еще и личный опыт восприятия исторической ситуации посредством медиа и/или пропаганды.
Арт Шпигельман «Маус» (1972—1991)
Шпигельман А. Маус. М.: Corpus, 2013.
Комикс Арта Шпигельмана «Маус» можно считать, пожалуй, одним из наиболее известных произведений о холокосте. Именно издание столь личной семейной истории в медиуме комикса позволило ввести тему в поп-культурный контекст. Отчасти издание этой истории послужило толчком к изложению непростых для осмысления тем именно в виде графических нарративов. Комикс Арта Шпигельмана балансирует на грани автобиографического нарратива и произведение с механизмом постпамяти. История Мауса содержит в себе три линии. Первая и самая очевидная линия — история Владека, отца художника, выжившего в Аушвице. Арт Шпигельман записывает на диктофон свой разговор с отцом о холокосте и в точности переносит его в свой комикс, что делает это произведение отчасти вербатимом.
Шпигельман А. Маус. М.: Corpus, 2013.
Вторая линия повествования — отношения Арта со своим пожилым отцом. Молодой человек не может долго находиться с Владеком из-за конфликтов на почве его сварливости, скупости, подозрительности. После самоубийства жены Анны, с которой они так много пережили вместе, он обрушивает всю тяжесть своих переживаний на сына. Он сжег ее дневники и все материальные свидетельства, которые были связаны со временем войны. Арт негодует, но постоянно себя одергивает, напоминая, через что пришлось пройти его отцу, чтобы выжить и вырастить его. При этом он видит, что его родитель проявляет те же признаки бытового расизма по отношению к афроамериканцам, что и немцы когда-то проявляли по отношению к евреям. Он видит, какой отпечаток на личность наложили холокост, война и пропаганда. Третья линия касается переосмысления опыта холокоста через призму постпамяти. Арт Шпигельман задается вопросом: как понять опыт другого человека, если ты не проходил через те же испытания? Сына все время терзает ощущение вины из-за невозможности понять тяжелый опыт своего отца. Он так же испытывает вину за то, что живет слишком спокойно и радостно, воображая, как жил Владек и Анна в его возрасте. Он помнит и об умершем брате Рышо. Написание «Мауса» позволяет автору осмыслить поколенческую травму и глубже погрузиться в историю Второй мировой с оптикой биографии его отца.
Шпигельман А. Маус. М.: Corpus, 2013.
Все три линии переплетаются друг с другом, меняя рассказчиков. В течение всего произведения разворачивается нелинейное повествование: монолог отца о 1930 -1940 х гг. разрывается переругиванием с сыном в момент написания книги 1980 х гг. на бытовые темы, а затем перемежается с рефлексией автора относительно его отца и произведения в целом. Дегуманизация персонажей позволяет нам воспринимать историю отстраненно и в то же время помогает лучше понимать логику военного времени: кошки-нацисты охотятся на мышей-евреев, пока свиньи-поляки и собаки-американцы сохраняют нейтралитет. Антропоморфные звери намеренно показаны одинаковыми, ведь личность размывается и становится унифицированной оболочкой сквозь призму пропаганды.
Шпигельман А. Маус. М.: Corpus, 2013.
«Меня поразило то, что в антисемитской пропаганде 1940-х евреев изображали как крыс, грызунов. В карикатурах, на плакатах, даже в некоторых документальных фильмах. Обесчеловечивание — важный момент для любого геноцида. Этим занимались не только в нацистской Германии. Скажем, когда американцы бомбили Хиросиму, они рисовали японцев в виде летучих мышей» [22].
Для создания визуального стиля Арт Шпигельман, возможно, вдохновлялся ксилографиями Франса Мазареля. Атмосферу происходящего художник подчеркивает через черно-белые плоские заливки и штрих. В своих теоретических трактатах по комиксу С. Макклауд отмечал, что размер фрейма, как и его форма, позволяют читателю чувствовать темпоритмику повествования. В этом комиксе ритм мерный, как у истории, рассказанной множество раз, очищенной от лишних деталей. Большинство фреймов статичны, то есть содержат «говорящие головы», что вносит дополнительный безопасный для читателя формат интервью в канву динамичных сцен укрывательства, переговоров с контрабандистами и перегона евреев из одного лагеря в другой. Важно отметить визуальное решение текста. Шрифт в комиксе рукописный, который с течением истории также трансформируется и передает настроение персонажей. Речь Владека, польского еврея, живущего в США, намеренно передана художником с сохранением грамматических ошибок и языковых калек, которые встречаются в речи эмигрантов.
Шпигельман А. Маус. М.: Corpus, 2013.
«Маус» противопоставляет «большую историю» Второй мировой войны частному, субъективному опыту выживания. История Владека становится не просто свидетельством, а альтернативным историческим нарративом, где личные потери, бытовые детали и психологические травмы выходят на первый план, обнажая абсурд и ужас системы насилия. Нелинейное повествование, где прошлое постоянно прерывается настоящим, визуализирует, как пережитый травматичный опыт постоянно вторгается в повседневность. Примечательно, что в комиксе нет интонации пацифистского пафоса и нравоучения для будущих поколений, здесь есть наблюдение за жизнью человека, которого надломили бедствия войны и притеснений. Главный мотив комикса, пожалуй, говорит читателю о том, что пережитые страдания не делают человека благородным мучеником, а лишь оставляют в нем глубокие раны.
Нора Круг «Родина» (2018)
Круг Н. Родина. СПб.: Бумкнига, 2022.
Нора Круг в своем произведении «Родина» рассуждает о прошлом своей семьи и ее причастности к феномену Kollektivschuld, «коллективной вины», которую испытывают многие немцы. Она говорит о том, о чем не принято говорить в контексте произошедшего во время Второй мировой войны: о месте обычных немцев и о том, как стыдно стало быть немцем. Политика денацификации, проводимая американскими оккупантами в послевоенное время на территории Западной Германии, оказала существенное воздействие на дальнейшую экономику, политику и культуру страны.
«Мы узнали, что наш родной язык, некогда поэтичный, превратился сейчас в потенциально опасный. Мы читали Шиллера, но уважали его не так сильно, как Шекспира. Мы вычеркнули из нашего лексикона слова ГЕРОЙ, БОРЬБА и ГОРДОСТЬ, мы избегали превосходной степени, а слово ZUSAMMENGEHÖRIGKEITSGEFÜHL — чувство сопричастности — употребляли лишь применительно к американскому образу жизни, но не к нашему собственному.[40]»
Параллельно Нора Круг пытается определить, что же такое для нее родина? Какого это быть немкой? Удобнее всего выяснять это с расстояния. Вообще мотив дистанции постоянно дает о себе знать в этом произведении. Во-первых, Нора Круг начала интересоваться этой темой, когда уже пожила вдали от дома. По словам автора, она бы никогда не написала эту книгу, находясь в Германии. Во-вторых, она пишет ее не на родном немецком, а на чужом английском, как бы объясняя себе и окружающим этот феномен беспристрастно и отстраненно. В-третьих, существует еще и временная дистанция, она работает с архивами и включает свою работу в рамки постпамяти. Тема дистанции — географической, временной и эмоциональной — является центральной в мотивации Круг и в повествовании книги. Ей важно пройти путь беспристрастного наблюдателя для обретения чувства своей национальной принадлежности.
Круг Н. Родина. СПб.: Бумкнига, 2022.
Произведение написано на английском языке и называется «Belonging» — принадлежность. Сложность возникла с переводом названия произведения, так как у немецкого слова «Heimat», родина, нет прямого аналога в английском. Оно означает место, где вы чувствуете наибольшую принадлежность, где вас понимают и вы понимаете других [45].Для Норы Круг это слово тесно связано с детством, ассоциируется с прогулками в лесу, определенной едой и внутренним ландшафтом. Термин «Heimat» — это еще и про связь с пейзажами.[40] Но не столько с пейзажами конкретного региона, сколько с внутренним ландшафтом души. Художница отразила этот сложный нюанс перевода еще и в визуальном ряде. В комиксе использовано множество фотографий видов природы и человека, который любуется ей. За ними и их состоянием единения наблюдает кто-то невидимый, снова на расстоянии. Примечательно, что это чувство всегда сопровождается легким ощущением утраты, ведь оно осталось где-то в далеком прошлом. Однако Круг отмечает, что для многих немцев это слово является конфликтным, так как было присвоено нацистами, а сегодня его в основном используют правые радикалы [40]. В ней борется критическое отношение к прошлому своей страны и искренняя привязанность и интерес к своей культуре.
В книге дважды повторяется образ с картины Каспара Давида Фридриха «Странник над морем тумана» (1818 г.). Первый раз, буквально копируя, художница изображает момент, в котором романтический герой задумался о чем-то трансцендентном, что больше него самого и его роли внутри этого большего. Здесь наилучшим образом раскрывается феномен пейзажа-настроения и одного из вариантов перевода слова «Heimat». Во втором случае, она рисует саму себя в той же позе на том же месте, но в более упрощенном и декоративном стиле, будто задаваясь вопросом: Могу ли я быть частью Германии, а она частью меня?
Круг Н. Родина. СПб.: Бумкнига, 2022.
«За 12 лет в Америке где грехи прощают тем, кто публично покается в телешоу; где библейские понятия ДОБРА и ЗЛА просачиваются в президентские речи, а Гитлер из исторической фигуры превратился в абстрактный символ Зла; где средствам от насекомых дают милитаристские названия вроде „FRONTLINE“ — „Фронт“, „COMBAT“ — „Битва“ или „RAID“ — „Налёт“; где с болезнями „борются“, а не страдают от них; где не ждут, как в Германии, самого худшего, а исходят из того, что ничего плохого не произойдет; и где супружеская измена — такое же препятствие на пути к получению американского гражданства, как нацистское прошлое, я сильнее, чем когда-либо ощущаю себя немкой» [40].
Нора Круг назвала свой комикс «Семейным альбомом», хотя это более сложное и многосоставное по структуре произведение. История излагается от лица автора и скорее напоминает детективное расследование и составление генеалогического древа одновременно. Книга состоит из записной книжки ностальгирующей эмигрантки — каталога немецких вещей, архивного альбома воспоминаний, полевых заметок с наблюдениями. Все это переплетается с воспоминаниями детства, разговорами с родственниками, поиском информации о тех, с кем поговорить уже не удасться. Примечательно, что каждая из частей использует свой визуальный язык. Так в рубрике «каталог немецких вещей» художница натуралистично перерисовывает предметы быта, которые пропиты национальной гордостью за качество и встроены в жизнь каждого немца. По смыслу текста эти вставки носят характер справочника, в котором автор пытается нащупать признаки «немецкости» через предметы: грелка, папка Leitz, клей Uhu и тд. Однако каждая подобная вставка не выглядит инородной, она встраивается по смыслу в ткань повествования и возвращает читатель к основному мотиву истории: «Хотя Оли самый сильный клей, какой только есть, он не скрывает трещин» [45]. Архивный альбом воспоминаний — это каталог найденных на барахолках объектов: писем и фотоснимков времен 1930-50х гг. Здесь автор старается учесть некую общенациональную линию через материальные объекты быта.
Круг Н. Родина. СПб.: Бумкнига, 2022.
На протяжении всей книги автор занимается реконструкцией образа мыслей дедушки Вилли, который был членом партии НСДАП. Насколько он виновен в произошедшем? Главная героиня серьезно работает с архивами, связывается с родственниками, с которыми ее родители уже не общались. Через фигуру дедушки автор рассуждает о том, что могли бы сделать простые немцы, чтобы не допустить произошедшего. Так она не только узнает, о том, что ее дед по-существу ни в чем не виновен, кроме вступления в партию, но и восстанавливает утраченные семейные связи.
Круг Н. Родина. СПб.: Бумкнига, 2022.
Кроме того, она старается лучше узнать своего дядю, который погиб в Италии в 18 лет, будучи верным солдатом вермахта. Родители сыграли злую шутку над ее отцом, назвав его в честь погибшего на войне брата Франца-Карла. Так в истории появляется большой Франц-Карл, дядя главной героини, и маленький Франц-Карл, ее отец, которого всю жизнь сравнивали с идеальным, погибшим на поле сражения солдатом гитлеровской армии. Она сама старается преодолеть чувство скорби и жалости к нему, но постоянно себя одергивает, напоминая, что нельзя сопереживать агрессору. Ни ее отец, ни она сама, не были знакомы лично с этим человеком, все что было в их распоряжении — его учебные тетради, где тщательно выводились явно недетские рассуждения о сходстве евреев и ядовитых грибов. Через его фигуру Нора Круг рассуждает о пропаганде и что она способна сделать с молодым неокрепшим умом.
Круг Н. Родина. СПб.: Бумкнига, 2022.
Круг Н. Родина. СПб.: Бумкнига, 2022.
На самом деле комикс больше работает с текстом, чем с изображениями. Изображения здесь играют скорее роль визуальных метафор и документального доказательства. В комиксе задействована техника коллажа с использованием архивных фотографий, писем, газетных вырезок и прочих найденных материалов, чтобы передать фрагментарную природу памяти. Примечательно, что несмотря на то, что художница обращается к прошлому, она принципиально работает с цветом. Так она делает воспоминания более настоящими и современными, будто укорачивая временную дистанцию. Когда Нора Круг восстанавливает картину происходящего по рассказам или документам, она прибегает к классическому медиуму комикса с четкой фреймовой сеткой и баблами.
Круг Н. Родина. СПб.: Бумкнига, 2022.
В книге част мотив успокоения и утешения. Нора Круг выяснила, что ее дед не был существенно виновен в зверствах Третьего Рейха, а ее дядя был слишком молод для осознанных решений. Это позволяет ей примириться с семейной историей и сложить с себя груз ответственности. Это обретает визуальную метафору чистоты и отбеленности в последних разворотах книги. Белизна стирального порошка здесь выступает символом отмывание вины и одновременно рифмуется с белизной снега. Она свеж и чист, укрывает всю грязь, по нему могут быть проложены следы. Здесь текст бледнеет и растворяется в чистоте. В конце автор заключает: «…теперь я знаю то, чего не знала раньше: что РОДИНУ можно отыскать только в воспоминаниях, что она начинает существовать лишь тогда, когда ты её потерял» [45].
Круг Н. Родина. СПб.: Бумкнига, 2022.
Таким образом, графический нарратив «Родина» Норы Круг представляет собой многослойный акт самопознания, осуществляемый через призму коллективной и семейной памяти. Ключевым открытием этого исследования стал парадокс выявления идентичности через дистанцию. Это и географическая, и языковая, и временная отдаленность дала возможность беспристрастно исследовать прошлое своей семьи и нации. «Я вдруг чувствую боль, неглубокую, но сильную и острую, как бывает, когда порежешься бумагой, потому что воспоминания, полученные по наследству, тоже могут ранить» [45]. Кроме того, Круг заново определяет для себя термин родина, «Haimat», отчуждая его от националистического прошлого, наполняя глубоко личным, чувственным содержанием «ландшафта души». В конечном итоге, можно сказать, что это произведение больше, чем графический нарратив о немецкой семье и поиске ее вины в одной из главных катастроф XX века. Это философское размышление о том, как современный человек может жить с бременем сложного исторического наследия через признание его противоречивости и многогранности.
Ольга Лаврентьева «Сурвило» (2019)
Ольга Лаврентьева написала и проиллюстрировала произведение о жизни своей бабушки Валентины Викентьевны Сурвило. Методология этого графического свидетельства — действительная биография родственницы автора, которая раскрывается во время похода за грибами в лес с внуками. Периодически повествование о прошлом Валентины Викентьевны нарушается вставками из современности прошедшей, то есть детства автора, когда она слышала эти рассказы, и современности настоящей, когда художница уже работает над комиксом.
Лаврентьева О. Сурвило. СПб.: Бумкнига, 2019.
Валентина Викентьевна считала, что ее счастливое детство закончилось в 12 лет, когда в 1937 году за ее отцом пришли чекисты и забрали его в неизвестном направлении. Вся семья писала письма товарищу Сталину с просьбами разобраться с делом главы семейства и сообщить о его местопребывании. Читатель уже понимает, что им никто ничего не ответит, потому что Викентия Сурвило уже нет в живых. Семью Сурвило принудительно переселили из Ленинграда в Башкирию, где мать, сестра Ляля и сама Валентина впервые столкнулись с клеймом родственников врага народа. Эти истории повторялись все снова и снова: то в комсомол не принимали, то с учебы пытались отчислить и лишить стипендии, то на работу не брали. Временно ей удалось избежать указания на ее статус только во время войны.
Лаврентьева О. Сурвило. СПб.: Бумкнига, 2019.
Система ГУЛАГа была не только сетью лагерей, а но и механизмом запугивания, уничтожения социальных связей тех, кто остался по ту сторону лагерей. Семья Сурвило столкнулась не только с физическим перемещением, но и с клеймом «ЧСИР» (член семьи изменника Родины), которое на десятилетие определило их место в обществе. Для таких людей, как Валентина Викентьевна, формально не заключенных, повседневность превращалась в подобие невидимого лагеря, где колючей проволокой служили тотальное отчуждение и подозрительность, исходящие как от государства, так и от сограждан. Таким образом, ее биография демонстрирует, как репрессивная система могла продлевать лагерный опыт далеко за пределы зоны ГУЛАГа [32]. Формирование постпамяти о сталинских репрессиях позволяет перевести разговор о коллективной трагедии из плоскости абстрактных знаний в плоскость личных глубоких переживаний и озарений.
Лаврентьева О. Сурвило. СПб.: Бумкнига, 2019.
Комикс наполнен экспрессивными визуальными метафорами. Черная тушь в соединении с белой кроющей краской создают драматический эффект, усиливающий телесное проживание увиденного. Графический нарратив наполнен разнообразными текстурами, которые на чувственном уровне отсылают припоминанию или же стиранию из памяти. Так расплывшиеся чернила дают понять читателю, как шрифт передает эмоции героев. Такой стиль создает погружение в прошлое человека, чья жизнь была омрачена непрестанным горем и лишениями. Тем не менее, интонация комикса далеко не упадническая, она наоборот задает духоподъемный настрой. Благодаря графическому стилю автора все ткани времени соединяются в одну. Так закопченные облака срослись с темным силуэтом дома и превратились в бурьян, в котором стоит бабушка Сурвило с двумя внуками.
Лаврентьева О. Сурвило. СПб.: Бумкнига, 2019.
Комикс богат композиционными решениями: здесь и двойная экспозиция, и регулярная фреймовая сетка, и съезжающие диагональные кадры, подчеркивающие динамику, и иллюстрации на целую полосу.
Лаврентьева О. Сурвило. СПб.: Бумкнига, 2019.
Важен и рукописный шрифт: он является полноправным участником визуального повествования, отражая эмоции, громкость и частоту происходящего.
Лаврентьева О. Сурвило. СПб.: Бумкнига, 2019.
Мотив танца объединяет начало истории, беззаботное детство до ареста отца, середину, первый танец с мужем, и конец, балетный танец дочек на сцене в доме культуры. Один танец в юности она пропустила из-за того, что стыдилась поношенных туфель. Через всю историю красной нитью протянут образ главной героини, идущей по городу. Она постепенно взрослеет, справляется с тяжелыми испытаниями, приобретает горький опыт, но остается собой.
Лаврентьева О. Сурвило. СПб.: Бумкнига, 2019.
Лаврентьева О. Сурвило. СПб.: Бумкнига, 2019.
В повествовании от лица Валентины Сурвило нет никакого переосмысленного пренебрежения к советскому руководству и системе, что сломали ее жизнь. В 1958 г. ее отец был посмертно реабилитирован. В 1990 х гг. были раскрыты дела репрессированных, в деле ее отца все страницы были пустыми. Валентина Викентьевна никого не обвиняла и не ненавидела, пыталась понять, за что это все ее семье. Бабушке автора не присудили орден ветерана труда и обороны Ленинграда после войны. Она по привычке думала, что это из-за ее происхождения, однако оказалось, что о ней просто забыли. Эта маленькая деталь отражает ту глубокую рану, что женщина пронесла сквозь свою жизнь: страх и чувство вины непонятно за что.
Лаврентьева О. Сурвило. СПб.: Бумкнига, 2019.
Вставки с современностью уже идут с повествованием от лица художницы. Она с братом все-таки посетила в деревню Сурвилы, откуда родом был их репрессированный прадед. Поселение пребывало в полузаброшенном состоянии. В течение всего текстового повествование встречается отображение заросшей сухой травы и сора, что становится мотивом безвременья.
Лаврентьева О. Сурвило. СПб.: Бумкнига, 2019.
В конце комикса внуки приходят к бабушке в гости с внутренним ощущением страха потери. Тот же страх есть и у Валентины Викентьевны, она пронесла его через всю свою жизнь, опасаясь снова потерять дорогих ее сердцу людей. Она боялась, что внуки больше ее не навестят, но они вновь встречаются и все вокруг озаряется светом. Основная мысль комикса — попытка найти ответ на вопрос, как остаться человеком, несмотря на тяготы жизни, давление общества и несправедливое отношение к себе и своей семье. История Валентины Викентьевны — это история человека, который на протяжении всей жизни, даже будучи формально свободным, находился в своего рода невидимом лагере отчуждения. В сущности, биография В. В. Сурвило — демасштабированная история советского человека. Она рассказана в противовес «большой» официальной истории с сухими фактами и цифрами, так как показывает реальную цену опрометчивых политических решений, что способны оказать воздействие на всю жизнь человека и повлиять на будущие поколения.
Лаврентьева О. Сурвило. СПб.: Бумкнига, 2019.
В «Маусе» субъективный опыт Владека Шпигельмана разрушает героизирующие представления о Второй мировой войне, высвечивая повседневный абсурд и разрушения, которые остаются невидимыми за крупными историческими цифрами. «Родина» Норы Круг использует личную оптику для исследования немецкого прошлого: семейная память выводится на первый план, позволяя исследовать историю становления власти Гитлера с точки зрения обывателя. «Сурвило» же показывает, как судьба советского человека являет собой несоответствие между официальным историческим нарративом и реальной ценой политических решений.
